Александра Флид - Прошито насквозь. Торонто. 1930
— Ты права, — признался он. — Ева не займет мамино место. Так значит, я могу пригласить ее с нами?
Дебби легко кивнула — очевидно, для нее в этом решении не было ничего сложного.
— Мэтью тоже будет рад.
Адам подошел к ней и поцеловал в лоб. Она и вправду была пугающе рассудительной.
Оставалось поговорить с самой Евой, и это было даже сложнее, чем беседовать с дочерью. Он не стал откладывать эту задачу и спустился на первый этаж уже в половине шестого. Вполне возможно, Ева еще спала, но Адам слишком боялся, что не успеет застать ее — потеряв работу, она могла бы отправиться на поиски другого заработка ранним утром. Уследить за ней было невозможно, поскольку она жила на нижнем этаже, а потому он решил перестраховаться.
К его удивлению, Ева открыла почти сразу же — очевидно, бессонница мучила не только его. Она впустила его без лишних слов, чтобы не тревожить соседей разговорами, и поприветствовала лишь после того, как закрыла за ним дверь.
— Доброе утро, — хрипло выдохнула она. — Нужно посидеть с детьми?
Он замялся, не зная, как сказать ей, зачем он в действительности пришел. Ева терпеливо ждала, но жадное любопытство исходило от нее упругими волнами, и Адам решил не тянуть с объяснениями.
— Я хотел бы пригласить тебя поехать с нами. Знаю, это решение еще больше убедит наших соседей в том, что мы состоим в связи, но не все ли равно?
— А как же ваши дети? — скрестив руки на груди, спросила она.
Ее черные волосы вились змейками по плечам, и ее тело все еще излучало сонное тепло, говоря о том, что она покинула постель совсем недавно. Возможно, проснулась она уже давно — ее взгляд был осмысленным и ясным, но с кровати ее поднял именно его стук.
— Дебби будет рада, если ты присоединишься к нам. Насчет Мэтью я почти уверен.
— Я не об этом. У вас девочка, нужно подумать о ее репутации тоже.
— Я назову тебя своей женой, и никто не станет этого проверять. Прости, что мне приходится так говорить, я знаю, мужчины тебе сейчас противны, и ты не помышляешь о замужестве, но я не могу бросить тебя здесь.
Ева прошла в комнату и пригласила его пройти следом. Адам впервые был в жилой части ее дома — каждый раз, когда он приходил сюда, она принимала его на кухне.
Разобранная постель, сложенные на полу книги, включенная лампа — все здесь говорило Адаму о том, что его впустили в таинство личной жизни. Этот жест доверия должен был сообщить ему ее ответ без всяких слов, но Ева решила закрепить результат конкретными действиями.
— По правде говоря, я боялась, что останусь совсем одна после того, как вы уедете отсюда, — сказала она. — Я и мечтать не смела, что вы позовете меня с собой. Меня пугает сама мысль о том, что я останусь здесь после всего произошедшего.
— Уверяю, я ничего от тебя не потребую, ты можешь быть спокойна — мы будем спать в разных комнатах, и дети будут всегда лежать рядом с тобой.
Она улыбнулась:
— Я не боюсь вас. Я вам верю.
Апрельские дни быстро набирали тепло, а в деревенском домике жилось уютно и безопасно. Ева поднималась в четыре часа утра, готовила завтрак для Адама, провожала его на работу, а потом вновь укладывалась в постель, чтобы встать вместе с детьми — обычно в семь или половине восьмого. Такой распорядок нравился ей своей незамысловатостью и постоянством. Она не думала о неопределенном будущем и старалась наслаждаться каждым моментом безопасного настоящего. Еды здесь было гораздо больше, хотя рацион и выглядел достаточно просто.
Дровяная печь, масляная лампа, старое корыто для стирки, веревка, протянутая прямо на улице между двумя деревьями — все было старым, но надежным. Каждый день они отправлялись к реке и играли на берегу — пытались удить рыбу и разводили костер. Через неделю Дебби поймала крошечную рыбку, и Ева предложила им сварить из нее суп или запечь на углях. Они предпочли сварить суп, справедливо рассудив, что так каждому достанется хотя бы небольшой кусочек и еще получится много бульона.
Адам откладывал деньги, ничего от нее не скрывая — она даже знала, где он хранил свои сбережения. Вскоре Ева и сама нашла дополнительный заработок — стала помогать местной белошвейке. Она забирала работу домой, и почти полдня проводила с ниткой и иголкой — пришивала кружева к простыням и наволочкам. В моду входило дорогое постельное белье ручной работы, и Еву удивляло, что у некоторых людей еще есть деньги на подобные пустяки.
Когда Адам возвращался поздним вечером, его всегда ждал горячий ужин. Ева содержала дом в идеальном порядке, а Дебби помогала ей в этом. Жизнь казалась счастливой и безоблачной.
Для самого Адама все упростилось и приобрело ясность. Его дети были сыты, рядом с ними всегда находилась взрослая помощница, а сам он уже не беспокоился о работе — платили ему хорошо и без задержек. То, что удалось скопить, должно было пригодиться зимой, а сейчас им хватало овощных блюд и дичи — он почти каждый день приносил домой что-нибудь. Ева ловко управлялась с нехитрым хозяйством и тоже не теряла времени даром — иногда он заставал ее за шитьем, и внутренне радовался за нее. По крайней мере, зимой она не останется на улице. Если, конечно, захочет уйти и жить сама. В душе Адам надеялся, что Ева не оставит их даже когда придет время возвращаться в город.
По ночам он поднимался с постели и тихо подкрадывался к комнате, в которой спали Дебби и Ева. Он слушал их дыхание, глядел на безмятежные лица и думал о том, что впервые за долгое время его дочь могла позволить себе побыть ребенком. Ева вернула ей хотя бы часть детства, взяв на себя тяжелую работу и мелкие бытовые решения. Возможно, Дебби нравилось быть взрослой, но этот груз был слишком тяжелым — он мог запросто повредить ее хрупкие плечи. Теперь Дебби была довольна — Ева не притесняла их и не пыталась решать все сама, но при этом умудрялась брать в свои руки самое сложное.
Конечно, между ними случались и недомолвки, но о них Адам ничего не знал — они успевали помириться еще до его возвращения. Дебби никогда не сравнивала Еву с Беккой, и не пыталась напомнить ей о том, что на самом деле у них нет матери. Она многое прощала Еве, понимая, что только благодаря присутствию взрослого человека они с Мэтью могли жить в безопасности.
Мэтью был единственным, кому все нравилось — он был счастлив бегать по улице целыми днями и умываться по вечерам теплой водой, которую Ева грела в большом металлическом тазу. Он специально дожидался отца, чтобы потом поплескаться вместе с ним, воображая себя таким же большим и сильным человеком, который только что вернулся с работы, хотя вся его работа состояла в бесконечных играх. Такие моменты были для Адама самыми счастливыми — он гордился любовью своих детей и ценил ее больше всего остального.
Многое менялось только в присутствии Евы. По утрам он ловил себя на том, что стал стесняться ее. Словно он вновь стал мальчишкой, который остался наедине с красивой девушкой. Ее спокойствие и немногословность смущали его еще больше, и порой завтраки превращались в бесконечную пытку. К лету Ева заметила это и стала оставлять его в одиночестве, позволяя поесть без волнения и неловкого молчания, но он так и не научился чувствовать себя свободнее.
Адам твердо знал, что не смог бы успокоиться, даже если бы она исчезла из этого дома. Тогда он стал бы тосковать по ней и жалеть о том, что не говорил с ней, пока была такая возможность. Однако как только Ева оказывалась рядом, он терял способность говорить что-либо внятное. Сложнее было еще и от того, что мужчины, работавшие с ним на ферме, часто говорили о своих женах, и в такие моменты его молчание казалось им подозрительным. Адаму было нечего добавить, и он сомневался, что стал бы присоединяться к ним, даже если бы был действительно женат, но временами ему казалось, что их с Евой обман уже давно раскрыт.
В июле хозяин фермы подозвал Адама к себе и, прикуривая трубку, спросил:
— Ты хочешь остаться здесь надолго или зимой уедешь в Торонто?
Адам вздохнул:
— Остаться было бы неплохо, но кто знает, что случится за несколько месяцев.
— Здесь ты прав, — согласился хозяин. — Но вот в чем дело — мне нужен человек, который присмотрит за вторым домом — за тем самым, что находится на участке, где вы корчевали пни, помнишь? Платить я тебе за это не буду, но, с другой стороны, и денег за проживание не возьму. Перезимуешь со своей семьей — устрою тебя на всю весну. Если захочешь остаться, то начинай делать запасы сейчас. Я слышал, у тебя очень аккуратная жена, так что не пропадете.
Адам кивнул:
— Спасибо за щедрое предложение и добрые слова. Я, пожалуй, посоветуюсь с ней, спрошу, чего она хочет. Может быть, ей понравится эта идея, и тогда я с радостью останусь.
